Знак вурдалака  - Владимир Андриенко

– Не я, господин статский советник. Я в те поры уже был в Москве.

– А после того, что сообщил капитан-исправник, надобно там сыск учинить. Волкова нет. Стало ехать еще раз!

– Я там едва голову не сложил в прошлый раз.

– На то ты и чиновник, дабы на государевой службе рисковать. Нам надобно правду знать.

– Но для продолжения следствия нам надобного дождаться возвращения господина Волкова. Он именно по сему делу в поездку и отправился.

– Нам некогда ждать возвращения господина Волкова, Иван Карлович. Знаю я как в имении своем гостить. Сначала баня и пир, а утром похмелье. Затем охоты на зайцев. Сколь ждать его будем? Ехать нужно немедленно, дабы слухи пресечь, которые могут иметь распространение. До Москвы от Архангельского недалеко. А сего допустить нельзя.

– Но мы ведем следствие!

– Долго! Повеление было высочайшее расследовать скоро и со всем тщанием! А сколь времени прошло? И скажет государыня, что мы рвения к службе не имеем! А сие вредно для карьера моего и твоего такоже, сударь!

– Не думаю…

– А ты и не думай, Иван Карлович! Выполняй приказ! В Архангельском все слухи пресечь! С тобой поедут пять полицейских чинов. Из имения никого не отпускать! Пусть все холопы там и сидят до окончания разбирательства!

– Стало быть, не следствие вести, а следить за тем, чтобы слухи не поползли? Так? – спросил Тарле.

– Нет, не так! Ты, господин коллежский асессор, следи за языком! С кем говоришь? Я статский советник! Я начальник канцелярии! Ехать тебе немедля! И еще одно!

– Что, ваше высокоблагородие?

– С тобой поедет Дурново.

– Как?

– Коллежский регистратор Дурново отправиться с тобой в Архангельское! Порфирий немалый опыт имеет, хоть чин его и невелик.

– Но…

– Поедет! – сказал Зотов.

– Дак мешать токмо будет!

– Не говори такого при нем. Весьма обидчив бывает Порфирий Кузьмич. И более об сем толковать нет надобности! Я отдал приказ!

Тарле понял, что спорить бесполезно и сказал:

– Все исполню, ваше высокоблагородие.

– Вот так оно лучше. А то спорить все мастера. Кто же дело станет делать?

– Я отправляюсь в имение Кантемиров, ваше высокоблагородие!

– С богом!

Он откланялся и вышел из кабинета начальника канцелярии…

Распорядительница покоев барыни жила имении на положении хозяйки. Господа наезжали только летом, а зимой кто станет в древне сидеть? Зимой дворяне на Москву подавались к балам, раутам, маскарадам. Тем более что и императорский двор проживал ныне в Москве.

Вот и командовала она слугами и дворней и все её слушали. Ведь имение барыне принадлежало, а, стало быть, Матрёна, доверенная Елизаветы Романовны, была выше иных.

И вот приключилась напасть. Барин со своим гостем желают с ней говорить. Сразу уразумела она, что разговор будет не простой. С чего это не знает муж, где его жена обретается? Может ссора между ними вышла? И как все из-за сего обернется?

Приказчик Семен так и зыркает глазами. Давно он точил зубы на Мартрену.

– Барин тя видеть желает, – нагло сказал он, скаля зубы.

– Дак уже передали мне приказ. Как из бани оне выйдут, я приду.

– Видать кончились твои деньки, Матреша?

– С чего вдруг?

– Барин не просто так зовет тебя. Может и не быть тебе здеся главной.

– Барыня меня назначила. Она и снимать станет, коли угодить не смогу. А без барыни никто меня не тронет.

– Иш смелая какая. Али слово барина тебе не в указ?

– Дак я барыне принадлежу, как и ты. И она здесь хозяйка. А барин током муж ей. Ныне же они видать не в ладах.

– Оно может после разговора твоего с барином, мне быть здеся первым. А тебя на Москву.

– Чего я там не видала? – спросила женщина.

– Барин те скажет, чего.

Семка оно конечно болтун и враль. Но ныне Матрена испугалась допроса. А коли и вправду её на Москву на правеж заберут? Ведь могли некие слуги на неё наклепать всякого. Не она ли вчера приказала выдрать ленивого Агашку? А язык у него без костей. Да и мать Агашкина Ефросинья зло затаила – змеюкой смотрит.

В кабинете у барина Матрена спросила:

– Не могу взять в толк, барин, али ты мне верить перестал?

– С чего взяла сие? Мы говорить с тобой хотим.

– Но слуги в дому иное шепчут.

– Матрена, твоя барыня пропала. И дело сие не простое.

– Не могла Елизавета Романовна пропасть.

– Но где она? В Москве её нет. Писала она мне, что сюда отправилась. Но и здесь её нет.

– Мне ли холопке знать про сие? Как барыня порешила, так тому и быть. Про то не меня спрошать стоит, но барыню Елизавету Романовну.

Степан посмотрел на де Генина. Толку не будет от сего допроса. Но доктор сдаваться не собирался.

– А скажи мне, Матрена, давно ты барыню свою знаешь?

– Что сказать изволили?

– Давно ли ты барыню свою знаешь? – повторил вопрос доктор.

– Дак много лет уже.

– Много это сколько? Двадцать?

– Точно не упомню. Но двадцать должно быть, и знаю барыню. С детских лет при ней состою.

– Стало быть, с четырех лет ты барыню знаешь?

– С четырех?

– Но сколько твой барыне лет ныне?

– Да не ведаю того, барин.

– Хорошо, Матрена. А тебе лет сколько?

– Чего? – спросила женщина.

– Я спрашиваю тебя, по паспорту ты какого года рождения? Или и сего не ведаешь?

– Какого года?

– Да, в каком году ты родилась?

– Дак в лето от рождества Христова 1702-го.

– А барыня тогда твоя уже была?

– Дак, стало и была, – ответила Матрена. – Она меня маленькой на руках качала.

– Как так? – спросил лекарь.

– А как малышей качают, барин?

– Но ежели барыня твоя 1709 года рождения, а ты 1702-го, то никак качать она не могла тебя. Стало быть, барыне твоей больше лет, чем 24. Как же так, Матрена?

– Да я разве могу сие ведать, барин?

Де Генин посмотрел на Волкова и спросил по-немецки:

– Видал, Степан Андреевич? Вот тебе и Вода жизни. Должно больше лет жене твоей, чем она сказала.